Мы солнышко любим, ибо без него нет всходов и света белаго, но мы любим его далёкое, словно поставленный на якорь корабль, лишь на волнах времени раскачивающееся по горизонту. А не то, что у поганых язычников и клятых хреков и прочих древних народов, почивших в банкротстве экономическом и духовном, — то есть идол. Ветошь… финиш… нет, как же там… а! „Фетиш” — надо же, вспомнил с Божьей помощью — как сказали бы ещё несколько лет назад, до смены парадигмы (далее — с.п.), мозговеды. Вот этот фетиш, этот круглый идол мы и пинаем, из раза в раз выбивая из него вложенный смысл „объединителя народов”, которому нужны дары и иные подношения. Заодно и нам отрада — всяко не опечатанные бочки с кагором да хеннессом по трапезной катать. Что-то вспомнилось. Когда меняли дискурс (устар., изредка упоминается после с.п.) на нынешний, один пытался — до сих пор не пойму я отчего — убедить, что мяч есть голова Иоанна Крестителя и всё такое прочее, незачем эту ересь повторять. В общем, посадили его на дрын карательный, что на танке специальном, да так на Красной площади и покатали окрест Лобнаго места. Такой вот у нас таперича один из видов возрождённой гражданской казни. Другой — постоянное „медиа-присутствие”, но не все признают его православным и достойным, ибо казнь идёт не чрез пример и ужас другим, но воззванием к тошноте и неприязни, мол, сколько ж на эту рожу паскудную можно глядеть, дайте нам ужо списанные с мостовых булыжники, прогоним гада с глаз долой, из сердца вон, а заявится обратно весь в белом и верхом на „осле” — пересадим на „Т-34-Стимул” (назван по аналогии с палкой, которой римляне подгоняли лошадь на скачках, будто бы засовывая сию палку коняге сами понимаете куда). Не все ещё понимают, что верзоху — одно из вместилищ мирянской чести — беречь надо смолоду. Но я отвлёкся.

Сегодня у нас дружеский матч с ФК „Троице-Сергиева лавра”. Трепетно на душе моей, но трепет этот добрый. Знаем мы их, противник это сердитый, но нам родной. А потому грязных дел на поле быть не должно. С нашей хоры немножко видны трибуны и поле — самое то, чтобы распалить задор и рвение. Вот виден наш юродивый, у запавших зовущийся „маскот”: наг, но срам прикрыт, ланиты и клоки бороды как на светлый праздник выкрасил, весь в цепах и крестах чугунных. Арапчонки и другие копчёные тоже любят на шею вервия металлические понавешать (кто из злата целого, кто из сусальнаго, но всё одно — блуднического, ибо не окроплено оно водою святою православной, да и значит не то) — хотят на наших юродов походить, но сами не ведают, что творят, эбеновыя. Пляшет-извивается, болезный, примером служит для прихожан, как за свою монастырскую команду страдать надо. И прихожане это чувствуют, сегодня их хоралы как-то особенно воодушевляющи. Вот на поле выходят служки, суть ангельцы, держат оливковые веточки в ещё пухлых ручонках… Славно-славно, добрый буде поединок.
— Что-то я не вижу средь них инока Тита.
— Да схиму он принял, как поговаривать начали, будто на ладан дышит. А он ведь и маковой росинки в рот не брал никогда! Не нашёл, как на такое оскорбление ответить, потому смирился и отвергся.
— Ото ж черти окаянные, простихоспади! Как нехристи, право слово! Ладно. Слушай, братия.
Это вошёл наш игумен с диаконом. Батюшка наш пресветлый, архимандрит Ионолитий. Как же хочется припасть на колени и, напрягаясь и вягиваясь, словно ко Христу, расцеловать его наперстный крест, и длани его, и вновь почувствовать себя невинным младенцем, укрытым от невзгод родительской опекой, благой и суровой.

Сегодня игумен был явно суров.
— Ежели пойдёте на попятную, ежели задом всю дорогу идти будете — самих накажу удом в срачный ход, чтоб неповадно было. Это я первым делом говорю, чтобы поняли установку: никакого сверхоборонительного ногомяча, мы ж не пакостники какие, чтоб ни себе, ни людям, и уж тем более не ад израилев, где изо дня в день оборону держат от басурман. Тактически отступать можно, но потом сразу в контратаку. Не вытаптывайте пустырь у своих ворот. Онучи так должны топать соседскую половину поля, чтоб, перефразируя поговорку, трава не казалась зеленей. И помните, что матчами вера ваша проверяется, чистота вашей веры. И если где вы что не так сделали или же подумали, то покоя вам не даст, не откроетесь вы к состязанию. Воздастся вам по игре вашей. Так что если у кого есть чего, — сказал он подмигнув, — поделитесь с диаконом, он прегрешения ваши простит и надоумит на будущее. Ибо как сказано: удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели мячу бесоватому меж створ ворот праведных. И вновь напоминаю: убоитесь пронизать врата соперника вы, не убоюсь вторгнуться в ваши врата я. А это я уже красного слова ради, хе-кхе. Теперь о военной тайне. В лоб свиньёй не пойдём, в лобовую они гора горой, а потому, согласно ближневосточной мудрости, обойдём их. Конечно же, с правого фланга, как и положено человеку православному. Играем по схеме 3-3-4. Хитрость в том, что будет сразу два правых нападающих. Остальная тактика — примерно как с новоспасскими…
Иные тонкости я пропущу, ибо и в самом деле на военную тайну похоже.

Итак, начало матча. Выходим. Осеняем себя крестными знамениями. Епископская бригада уже заняла места, подкидываем монетку. Мяч наш. Звон колокольца, заменившего судейский свисток. Взбрыкивается сжатый нерв. Обмен короткими пасами и перехватами. Идол истово пинаем со всех сторон. На лицах игроков читается явное удовлетворение. Несколько первых минут можно по-дружески и объединиться в порыве умаления ереси. но вот рвёмся вперёд. Ага! Начинает работать наша тактика! Обходим их, словно праведники Содом и Гоморру, прости за сравнение, Отче наш, но сейчас не до искусных метафор, пойми мя грешнаго да незрелого духом. Вот мы уже у их ворот. Пас центральному нападающему Савлу от одного из правых. Удар! Сорвалось, даже без углового. Ничего. Израильтяне стены иерихонские шесть раз обходили, и лишь на седьмой возопили, обрушив их. Идёт жёсткий контакт, но честный. Получаю мяч, стало быть, к нашим вратам подбираются. Отпинываю мяч подальше, за середину поля, словно смертный грех, но всё же своим. Посылка доставлена, чудно. Оба правых нападающих мчатся, летят быстрее ветра. „Godspeed you!” — чуть не вырвалось „на ангельском, да не ангелическом наречии” из уст моих во страсти к зрелищу сему. Удар! Угловой. Ну же, братья, направьте лбами мяч куда нужно! Удар! Ого, кто это у них оказался выше Георгия? Кто там себе козьи ноги отрастил, простихоспади?! Троицевцы перешил в контратаку. неужто наши там подустали? Ну ничего, пора и нам поработать хорошенько. Ах, не мой фланг! Ну же, Сергий, не подведи под монастырь, простихоспади снова! Ох, обвели. Теперь черёд устоять Акинфею-Малафею, нашему привратнику, обычно охраняющему амбар от изголодавшихся по вкуснятине братьев духом менее твёрдых, чем мы. Так, так! Бьют! Попали! Уже начали складывать руки в победной праздной молитве. Да как же так-то? Неужто голкипер нечист на душу, объедает братию? Ладно, батюшка разберётся. Как разобрались епископы. Офсайд, ага! Поспешишь — людей насмешишь. Только что-то нам как-то невесело. Отгоняем соперника с нашей половины. Колоколец. Конец первого тайма.

Возвращаемся в хоры. Омываемся. Пригорюнили. Не заметили, как за нами вошёл отец Ионолитий. Закрыл дверь на щеколду. Что сейчас будет, что будет, чую я!
— У ты, обруч от бочки, союз мяча и онала, простихоспади! Как можно было не поймать, а?
— Батюшка, — ринулся вратарь в ноги, — прости мя грешнаго в сраку. — Архимандрит обошёл его кругом да начал карать:
— Прощ-кхмщ-щаю. П-хкп-рощаю. Прощ-щ-щаю. Чай не перед Господом грех. Но более старика не подводи, не молод я ужо вам розги кидать.
— Батюшка, мы более не подведём, ты на наши ошибки укажи, нам же, муравьям во траве, не видать, что творится в целом.
— Я вам что перед началом игры сказал, а? — Ионолитий прищурился и погрозил перстом. — Но к делу. У них пара новеньких, я смотрю. Они молоды да горячи, но сдуваются, как китайская самоварная баба, осади её да выпусти весь пар. Забегайте их, пущай делают ошибки, так они из ритма и выбьются. Что до защиты и полузащиты, то слишком уж они шахматные, перестарался их игумен, а сами они и не понимают, что не очень в русском духе это, стоят покорно на своих местах, словно козы на привязи. Давайте дальние пасы, косые, аки подножие на кресте православном, чтобы порядок действия их рядом запутать. Усвоили? Ладно. Дьякон, что там с сергиевцами?
— Пять минут, Ионолитий!
— Ладно, отдыхайте, читайте „Отче наш”. Поздно поститься и слушать радио „Радонеж”.

Новый тайм. Реализуем новую схему. С новыми силами. Наш вратарь вертится в воротах почём зря, устрашают эти движения соперника. Скачет, словно осой укушенный, но мы-то знаем, что за оса его ужалила. Крепко овладеваем мячом. Дриблинг и передачи в виде Андреевского креста. Работает! Ну работает же! Уже у ворот. Удар! Штанга-шайтанка! Если сделать их толще ещё на аршин, получатся Триумфальные ворота. „Угловой, моя головушка вой” — как любит приговаривать Георгий. Но нет, мяч описывает дугу покруче мусульманского кинжала и отлетает одному из их правых полузащитников. Понеслись. Ну что же, нагоняем и перехватываем. Мешаем им, насколько дозволено правилами и не нарушает братский дух встречи. Ворчат. Не гневитесь, одумайтесь, чай не гнедые в упряжи. Но нет, стараются перехватить мяч и вновь несутся. А мы вновь обламываем атаку. Одышка пошла. У них. Работает наша тактика! Боже, спасибо тебе за отца Ионолития! Очередная вышивка крестиком наших нападающих. Удар! Нет, в створ ворот. И пошли первые замены с перерывом в дюжину минут. Игумен противника почему-то сменил полузащитника и защитника. Сдаются, троицевцы! Тылы укрепляют, будто не видят, что измотаны нападающие. Что же, нам благодать. Савл воспользовался заминкой при перестройке их обороны. Бьёт! Силён же их вратарь. Поймал мяч, пущенный с пыра и всей дури. И кажется, что не качнулся даже. Надо будет с ним на праздниках сдружиться поболе, может, расскажет что про силу свою богатырскую. А вот и у нас замена. Центрального полузащитника меняет Ионолитий. Заслужил тот отдых. На себе многие атаки сдерживал, облегчал работу защитникам. Выходит проверенный Фёдор. Трибуны благоговеют. Противник пошёл в атаку. Но обломался об утёс Фёдора — до чего же вовремя его поставили. Уходим на их половину, но тут же возвращаемся. Лишь затем, чтобы наша оборона сдюжила их нападение и выгнала идола с нашей половины. Новая атака наших. Удар, угловой, отлёт куда-то не туда. И внезапный колоколец. Но это не конец. Сейчас небольшая передышка…

А за ней начнётся то, ради чего и стоило затевать ничью в основном времени. Футбол — это лишь часть ногомяча, играемая в основное время. Вот-вот начнётся дополнительное. И потеха. После с.п. это одно из главных и самых важных, оживляющих нововведений. Никаких добавочных пяти минут, пенальти и прочего. Сразу дают до получаса веселухи.
— Ну что, родные мои. Вот и дождались мы услады. Все захватили снаряды?
— А то как же, батюшка! Вот наши шестоперы, вот наши булавы, вот наши цепи да прутья. Глядите, а Василий-то покраснел! Хо-хо, забыл неужто?
— Вот тебе на. Придётся иноку биться хером наперевес.
— Охо-хо, охо-хо! — Василий зарделся ещё больше, словно яблочко, словно запретный плод… Так, прочь эти мысли, прочь! Нечистый, сгинь! Вратаря нам хватает, меня не впутывай!
— Ладно, братия, вали гумно, с Богом!
И вот мы и они вернулись на поле. Железо наше впитывает свет настоящий, свет белый, и отдаёт его, блестя на радость нам и на страх противнику. Мяч же за основное время стал мрачен и побит, как и подобает свергнутому идолу. Улыбки на лицах наших и оскал. Нет лучшего ритуала умерщвления плоти — и не будет. Сейчас мы сдобрим землицу кровушкой лишней. Пора и руками поработать. Звон колокольца. Монастырь идёт на монастырь. Прихожане в экстазе. Вот теперь начинается настоящий спорт. Ух!