Lumisade wrote:средний уровень православных проповедников и качество их проповеди тоже преувеличивать не стоит.
А вот свежайший пример вне остальной беседы (извините, что вклиниваюсь).
Сегодня случайно — и, кажется, впервые в жизни — застал проповедь, последние 10–15 минут. Проповедник, весь в белом, вещал о беде наркомании и жалком бытии одного конкретного наркомана, его внетелесном опыте при клинической смерти от передоза (при этом ввернув эпизод, что возвращение жизни в тело немало удивило санитара, уже переложившего в свои карманы имущество из карманов «покойного»), а после — и о его приходе в православие,
что от начала и до конца было ссылкой на сюжет телеканала «СПАС» (так проповедник и объявил), снабжённой заключением, во-первых, о том, как человек внешне преобразился и оздоровился, ведя новый, болеем-менее праведный образ жизни, во-вторых, о том, что на людях не стоит ставить клеймо ввиду того или иного порока. Проповедь не была блестящей, язык её был сколь синтаксически грамотен, столь же и художественно скромен, переходя на клерикальные словоформы по мере упоминания божественного, сам же проповедник излучал как минимум обыденную уверенность в своих словах и в целом добродушие к пастве, подходившей целовать крест (и в паре случаев предварительно что-то спросить). Большего и тоньше, кажется, не требуется и не требуют. Какие уж тут ереси и
внутренние линии слома в монолите церкви, если надо отрабатывать запрос по
внешне-социальной тематике?
Сама паства в то же время, с одной стороны, демонстрировала готовность жертвовать (посреди церкви был установлен стол для съестных подношений прихожан: кто маслице рафинированное подсолнечное принёс, а кто и полный пакет), с другой, не проявляла особого такта, а скорее даже ей был свойственен механицизм в действиях: люди довольно споро выстроились в очередь к кресту, а в дальнейшем не стеснялись потолкаться да позадевать плечами, если каким-то образом кто-то пересекал их траекторию до объекта лобызания и поклонения — коллективно и негласно ведомую, кажется, лишь постоянным прихожанам, таким поведением, возможно, как раз и выражавшим если не недовольство новыми, неизвестными им лицами, вторгавшимся в их уютный, но рассасывающийся быстрее свечного чада мирок, то некоторую невыветриваемую суетность бытия, нежеланную для возвращения и паттернообразующую во взаимодейстии с другими.
Мне отрадно сознавать, что я родился в тех краях. Родители всю жизнь рассказывают, что когда меня привезли из роддома, было -40 и полопало отопление (не исключено, что это преувеличение, я уже не помню). 
